Историки по-разному пытались прокомментировать этот фрагмент мемуаров Волконского. Так, например, М. Лемке утверждал, что причина столь восторженного отзыва в том, что Бенкендорф после 1826 г. оказывал своему другу-каторжнику "мелкие услуги", в то время как мог сделать "крупные неприятности" [62]. Современные же комментаторы этого фрагмента делают иной вывод: Волконский, попав на каторгу, сохранил воспоминания о Бенкендорфе - своем сослуживце по партизанскому отряду, храбром офицере, и не знал, "какие изменения претерпела позиция его боевого товарища" [63].

Однако с подобными утверждениями согласиться сложно: почти вся сознательная, в том числе и декабристская, жизнь Сергея Волконского эти утверждения опровергает. Кн. Волконский был и остался убежденным сторонником не только тайной полиции вообще, но и методов ее работы в частности. Этому немало способствовал, с одной стороны, опыт участия в партизанских действиях, которые, конечно, были невозможны без "тайных" методов работы. Способствовали этому и "секретные поручения" русского командования, которые Волконскому доводилось исполнять.

В тайном обществе у Волконского был достаточно четко определенный круг обязанностей. Он был при Пестеле чем-то вроде начальника тайной полиции, обеспечивающим прежде всего внутреннюю безопасность заговора.

В 1826 г. участь Волконского намного осложнил тот факт, что, как сказано в приговоре, он "употреблял поддельную печать полевого аудиториата" [64]. С этим пунктом в приговоре было труднее всего смириться его родным и друзьям. "Что меня больше всего мучило, это то, что я прочитала в напечатанном приговоре, будто мой муж подделал фальшивую печать, с целью вскрытия правительственных бумаг" [65], - писала в мемуарах княгиня М.Н. Волконская. Марию Волконскую можно понять: все же заговор - дело пусть и преступное, но благородное; цель заговора - своеобразным образом понятое благо России. А генерал, князь, потомок Рюрика, подделывающий казенные печати, - это в сознании современников никак не вязалось с образом благородного заговорщика.

Однако в 1824 г. Волконский действительно пользовался поддельной печатью, вскрывая переписку армейских должностных лиц. "Сия печать . председателя Полевого аудиториата сделана была мною в 1824 году" [66], - показывал князь на следствии. Печать эта была использована по крайней мере один раз: в том же году Волконский вскрыл письмо начальника Полевого аудиториата 2-й армии генерала Волкова к Киселеву, тогда генерал-майору и начальнику армейского штаба. В письме он хотел найти сведения, касающиеся М.Ф. Орлова, только что снятого с должности командира 16-й пехотной дивизии, и его подчиненного, майора В.Ф. Раевского. "Дело" Орлова и Раевского, участников заговора, занимавшихся, в частности, пропагандой революционных идей среди солдат, могло привести к раскрытию всего тайного общества.

Следил Волконский не только за правительственной перепиской. В том же году князь вскрыл письмо своих товарищей по заговору, руководителей Васильковской управы С.И. Муравьева-Апостола и М.П. Бестужева-Рюмина, к членам Польского патриотического общества. Муравьев и Бестужев, по поручению Директории Южного общества, начали переговоры с поляками о совместных действиях в случае начала революции.

В сентябре 1824 г. Муравьев и Бестужев, жаждавшие немедленной революционной деятельности, написали полякам письмо с просьбой устранить, в случае начала русской революции, цесаревича Константина Павловича. И попытались передать письмо полякам через Волконского. "Сие письмо было мною взято, но с тем, чтобы его не вручать" [67], - показывал Волконский. "Князь Волконский, прочитав сию бумагу и посоветовавшись с Василием Давыдовым, на место того, чтобы отдать сию бумагу . представил оную Директории Южного края. Директория истребила сию бумагу, прекратила сношения Бестужева с поляками и передала таковые мне и князю Волконскому" [68], - утверждал на следствии Пестель.

Естественно, что личные отношения Волконского с Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым оказались разорванными. На следствии Волконский показывал, что "на слова начальников Васильковской управы с некоторого времени перестал иметь веру" [69].

В конце 1825 - начале 1826 г. Сергей Муравьев поднял восстание Черниговского полка. Чтобы иметь хотя бы минимальные шансы на победу, руководителю мятежа была нужна поддержка других воинских частей, тех, где служили участники заговора. Однако к генералу Волконскому, командовавшему дивизией, он даже и не пытался обратиться за помощью.

В целях тайного общества кн. Волконский использовал и свои родственные и дружеские связи с армейским начальством, с высшими военными и гражданскими деятелями империи. А связей этих было немало: вряд ли кто-нибудь другой из заговорщиков мог похвастаться столь представительным "кругом общения". С начальником штаба 2-й армии генерал-майором Киселевым Волконский дружил еще с юности; дружба, как уже говорилось, связывала Волконского с генерал-лейтенантом А.Х. Бенкендорфом - тогда начальником штаба Гвардейского корпуса. "Ментором" и покровителем заговорщика был его шурин П.М. Волконский [70]. "Близкое знакомство" соединяло Волконского с генерал-лейтенантом И.О. Виттом, начальником южных военных поселений, в 1825 г. известным доносчиком на декабристов [71]. Волконский был прекрасно известен и всем членам императорской фамилии.

Реформа полиции и тюремной системы
Падение крепостного права, революционная ситуация в стране вынудили правительство постепенно реформировать полицейский аппарат. Поскольку до отмены крепостного права крестьяне находились под властью помещиков, то необходимости в большом полицейском аппарате в уездах не было. Поэтому сильный полицейский аппарат был только в городах, в уе ...

Выступление генерала Л.Г. Корнилова и общенациональный кризис.
Генерал Л.Г. Корнилов, являясь сторонником жесткого курса, совместно с комиссарами Временного правительства при Ставке Б.В. Савинковым и М.М. Филоненко разработал особую записку (доклад) для правительства. В записке требовалось восстановить в полной мере дисциплинарную власть, запретить митинги в армии, распространить смертную казнь на ...

Созыв Генеральных Штатов и начало революции
Во Франции устои старого режима расшатывали не только конфликты между аристократией и королевскими министрами, но также экономические и идеологические факторы. С 1730-х годов в стране происходил постоянный рост цен, вызванный обесцениванием нараставшей массы металлических денег и расширением льгот по кредитам - при отсутствии роста прои ...